Начало здесь.
По замыслу историка С. А. Князькова и художника Б. М. Кустодиева, «на картине изображен московский салон начала сороковых годов, так блестяще описанный А. И. Герценом, современником и представителем тех живых общественных сил, которые деятельностью своего ума и таланта творили грядущее пробуждение русского общества и русской общественной мысли…»
Это был период жесточайшей николаевской реакции. «…Москва, — вспоминал А. И. Герцен, — входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни.
Появление замечательной книги («Мертвые души». — А. П.) составляло событие… Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть общества в книжный мир, и в нем одном действительно совершался, глухо и полусловами, протест против николаевского гнета…»
Московские литературные гостиные, еще достаточно удаленные от «недреманного ока», были ареной горячих споров между славянофилами (такими, как А. С. Хомяков, братья Иван и Петр Киреевские, К. С. Аксаков) и западниками (А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Т. Н. Грановский и др.).
«Споры возобновлялись на всех литературных и нелитературных вечерах, на которых мы встречались, — а это было раза два или три в неделю». «Да, мы были противниками их, — писал А. И. Герцен о славянофилах, — но очень странными.
У нас была одна любовь, но не одинакая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, странное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума.
И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно». Те и другие терпели преследования охранительной власти, стремившейся «умножать, где только можно, умственные плотины» (А. С. Уваров).
На картине представлена та гостиная, где, по словам Герцена, «Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина» (он стоит на переднем плане слева, прислонившись к колонне), «где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы» (он разговаривает с дамой на переднем плане справа).
Это гостиная, за столом которой сидел с трубкой П. Я. Чаадаев и «тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными».
Сидящий рядом Т. Н. Грановский «являлся с своей тихой, но твердой речью». За тем же столом К. С. Аксаков в русском кафтане «свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал». Позади них видна фигура славянофильского «Ильи Муромца, разившего всех», писателя и философа А. С. Хомякова, спорящего с кем-то, невидимым за колонной:
«…богатый памятью и быстрым соображением, он горячо и неутомимо проспорил всю свою жизнь». С хозяином дома здоровается гость из Петербурга. Это В. Г. Белинский, который в гостиную «иногда падал, как Конгривова ракета, выжигая кругом все, что попадало».
Справа, скрестив на груди руки, стоит сам рассказчик о московской гостиной. «В этих кружках скоро стал видной, руководящей величиной и сам А. И. Герцен, — писал А. В. Станкевич, — разнообразно образованный, полный интересов научных и общественных, даровитый и остроумный, он соединял в себе все, что делало его беседу и сообщество привлекательным и живым».
Автор аннотации: А.П. Богданов
Продолжение следует.
