Из замка в замок

Предыдущий пост здесь.

Совсем в других бытовых условиях находилась остальная масса беженцев, расквартированных в домах и подвалах приле­гавшей к Замку деревушки. Их число приближалось к двум ты­сячам (у Селина их 1142).

По большей части, это были «неявные коллаборационисты», съехавшиеся сюда со всех концов Фран­ции. Впрочем, многие из них, хотя и не занимали официальных постов, но все же были достаточно известны: литераторы, художники, журналисты, лидеры политических партий.

К числу этих «1142-х» принадлежал и Селин. Селин продолжал там ра­ботать в качестве врача: занятие, которым он был вынужден заниматься практически до конца жизни. Состояние, в котором пребывали все эти окруженные и практически обреченные на смерть люди, можно представить себе без труда.

Вот, например, как описывает свою встречу с Селином один из французских беженцев, прибывших в то время из лагеря неподалеку от Зигмарингена.

Это свидетельство особенно интересно, ибо принад­лежит человеку, который до того момента с Селином знаком не был: «С нами заговорил какой-то странный тип. Он был высо­кий, худой, и его сверкающие светлые глаза, глубоко посажен­ные под огромными кустистыми бровями, светились беспокой­ным светом.

Когда он смотрел на вас, его зрачки застывали, и катаюсь, что его глаза постоянно вас о чем-то вопрошают. На нем была застиранная куртка, которая когда-то была коричне­вой, и темно-синие панталоны, болтавшиеся на его тощих ногах.

На его шее на веревочке болтались две огромные кожаные меховые рукавицы, а в левой руке он за ручку держал объемис­тый саквояж, в котором бьли проделаны дырочки для доступа воздуха. В этом саквояже, я узнал это позже, он носил огромно­го кота.

Таков был странный наряд этого типа, что же касается кота, это была замечательная тварь, я не мог оторвать от него глаз. Он был размером почти с ягненка, и, честное слово, каза­лось, он очень доволен, что прогуливается в подобном экипаже: забавная тварь…

Это были: Луи-Фердинанд Селин и его кот Бебер. Скороговоркой, не прерываясь даже, чтобы выслушать от­веты, он стал расспрашивать меня, что побудило меня приехать в Зигмаринген. Его удивляло мое решение приехать в это осиное гнездо.

В живописной манере, употребляя неожиданные выра­жения и с неизменным лукавством он набросал мне картину военного положения, как оно ему представлялось: «<…> У меня такое впечатление, что все сжалось и окончательно отвердело, — сказал он мне о немцах. — Эластические отступления уже не­возможны, каучук потерял гибкость».

А потом, все время в том же насмешливом тоне, со своим парижским акцентом, странно контрастировавшим с горячечным блеском его светлых глаз, ог­ромные зрачки которых трагически неподвижно смотрели на вас:

«Интересно, выкарабкается кто-нибудь из этой передряги? Как по-вашему, вы здесь человек новый, вам виднее?» Задавая этот вопрос, он, казалось, действительно желал, чтобы война кончилась как можно скорее и, как это ни странно было для подданного Зигмарингена, полным крушением Рейха.

«Теперь они должны бы наконец понять, что уже довольно, — сказал он чуть позже, — это вовсе не смешно, не надо бы им растяги­вать это удовольствие, люди, которых сейчас мобилизуют, мог­ли бы быть моими внуками.

Если бы мимо этого можно было пройти, не заразившись, как мимо сифилиса!» Я не мог отде­латься от воспоминания об этих больших голодных глазах, смотревших на меня, казалось, эти глаза звали на помощь,

контрастируя с насмешливым тоном, юмором и комизмом этого персонажа, похожего на монмартрского шансонье. До сих пор я испытываю к этому человеку, которого я, можно сказать, совсем не знал, странную жалость».

Еще одна тема, к которой Селин неоднократно обращается в своем романе, — это тема его пребывания в Дании, куда Селин вместе с женой бежали из Зигмарингена в марте 1945 года и оставались там до июня 1951 года.

Прибыв в Копенга­ген, Селин почти десять месяцев находился там на нелегальном положении. Ночью 18 декабря 1945 года Селин и его жена были арестованы и заключены в тюрьму Вестергфансель в Копенгагене: она — на три месяца, он — на четырнадцать.

В июне 1947 года Селин был освобожден из тюрьмы под подпис­ку о невыезде за пределы Дании. С лета 1948 по лето 1951 года Селин находился в ссылке, в ста километрах от Копенгагена, недалеко от маленького городишки Корсор, в хижине на бере­гу Балтийского моря.

Условия, в которых Селин, Люсетт и Бебер прожили эти три года, были ничуть не менее суровы, чем те, в которых они оказались после своего приезда из Пари­жа в Зигмаринген.

Хижина была рассчитана только на жизнь летом и не имела практически никаких удобств. Летом 1951 года Селин наконец-то получил амнистию французского Вер­ховного Суда, а с ней и возможность вернуться в Париж.

Остаток жизни Селин доживал в своем доме в парижском пригороде Медоне, где по-прежнему практиковал в качестве врача и занимался литературным трудом.

За это время он со­здал еще несколько книг: «Разговоры с профессором У», «Фе­ерия для другого раза», «Нормане», «Из замка в замок», «Се­вер», «Ригодон».

Последняя была опубликована уже после смер­ти автора. Луи-Фердинанд Селин умер 1 июля 1961 года. В момент смерти рядом была только его верная спутница Люсетт Альманзор-Детуш.

/на фотоиллюстрации — могила Селина в Медоне/

 Продолжение следует.