Предыдущий пост здесь.
Гражданственность, по сути, заключена в каждом произведении писателя, начиная с первого рассказа «Р.В.С.» и кончая книгой «Тимур и его команда».
Наверное, это он имел в виду, когда говорил: «Пусть потом когда-нибудь люди подумают, что вот, мол, жили такие люди, которые из хитрости назывались детскими писателями. На самом же деле они готовили красноармейскую крепкую гвардию».
Он без оглядки, светло и слепо воспевал свою коммунистическую веру в «хорошую» жизнь.
Лучшее из своих произведений «Чук и Гек» он завершил словами: «Что такое счастье — это каждый понимает по-своему! Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную и счастливую землю, которая зовется Советской страной».
Романтической верой в будущую «хорошую жизнь» наделены герои его произведений. «Борис Гориков («Школа») верит в «светлое царство социализма»,
Димка и Жиган («Р.В.С») безоговорочно верят коммунисту Сергееву, человеческие качества которого слились в их сознании с гуманистическим содержанием революции, обещающей людям труда «хорошую жизнь».
Во имя ее погибают от руки врагов Мальчиш-Кибальчиш и Алька. Словно оправдывая себя и свою деятельность в период Гражданской войны, Гайдар рисует картину проводов в последний путь первого председателя колхоза, Егора
Михайлова, которого хоронит вся деревня на высоком крутом берегу Тихой речки, откуда видны колхозные, наливающиеся рожью поля и зеленеющие луга («Дальние страны»).
Именно здесь юные героя повести Васька и Петька поняли, какой ценой достигается счастье: «…без упорной, непримиримой борьбы, в которой могут быть и отдельные поражения и жертвы, новую жизнь не создашь и не построишь».
И словно подтверждая это, Гайдар показывает, что именно в день похорон «рядом закладывается корпус нового гигантского завода». Семья Петьки к этому времени перебралась из тесной коморки в добротный просторный дом.
Прежде глухое местечко неузнаваемо меняется: вместо безвестного разъезда №216 появляется станция «Крылья самолета». Нет, недаром шли кровавые бои! И новое поколение в лице Петьки и Васьки оправдывает и принимает жертвенный путь к «совсем хорошей жизни».
И все-таки… Чем объяснить, что самые драматические в советской истории 30-е годы почти не находят отражения в творчестве писателя?
Критик-биограф А. Гайдара Бенедикт Сарнов утверждает, что, создав свою романтическую, особую «страну Гайдара», где все построено на началах добра и справедливости, писатель просто не замечал всего того, что вокруг него происходило.
Тем самым он якобы отгородил себя от нравственных потрясений, вследствие чего сумел создать книги чистые, светлые, по-своему идеальные (Сивоконь С. Спор о Гайдаре//Детская литература. 1993. №5).
Однако, если внимательно проанализировать творческую биографию произведений писателя, то можно выявить и нечто другое.
Его дневники, книги и многочисленные мемуары о нем самых разных по возрасту, убеждениям и взглядам людей свидетельствуют, что он был человеком крайне осторожным в своих высказываниях, так как понимал, чем грозит ему малейшее проявление сочувствия и сострадания к людям, подвергшимся репрессиям.
Почему, например, не заладились у Гайдара неоднократные продолжения «Школы»? Почему остались неоконченными «Синие звезды», «Талисман» («Бумбараш»), «Серебряные трубы»?
И почему, наконец, ни в произведениях, ни в черновиках, ни в дневниках, ни в письмах он никогда, ни разу (!) не упоминает имени Сталина? В «стране Гайдара» Сталина просто не существовало.
В книгах его можно было найти подтверждение того, что Гайдар при всей искренности его произведений, был человеком очень непростым и многое написал «с хитрецой».
Таковой, например, является повесть «Судьба барабанщика». О чем она? — «О шпионах и бдительности». Сюжет в общем-то довольно типичный для 30-х годов.
Но вместе с тем вся повесть пронизана тревогой и смятенностью. «Хорошая жизнь» здесь становится уязвимой, зыбкой, похожей на сон. А что реально? — Страх!
Тень некоего зла, которое пока безымянно, но явно ощутимо. Гайдар не называет его определенно, но в произведении оно ощущается, оно присутствует, оно здесь, рядом.
Арестован отец Сережи Щербачова, бывший командир саперной роты, воевавший с белыми, получивший ранение и бежавший из плена (отметим эту важную деталь. Вспомним, в Великую Отечественную попавших в плен называли врагами народа).
Что же совершил этот некогда уважаемый человек? — Растрату. Он стал уголовником? Но почему тогда задолго до ареста «…тревога — неясная, непонятная — прочно поселилась в доме Щербачовых?»
Чем объяснить неожиданные телефонные звонки к ним на квартиру? Почему по ночам неизвестные стучались в дверь под видом почтальона или запоздавшего гостя?
Почему «там» «сами и очень быстро» разобрались в этом деле и осудили отца «за растрату»?
И почему работал отбывающий наказание Щербачов — старший на Беломорско-Балтийском канале — там, где трудились и гибли от немыслимо тяжелых условии политические заключенные?
Для нас, живущих в XXI веке, свободно пользующихся словами «Гулаг», «репрессия», «террор» понятен смысл того, что стоит за приведенными описаниями и фактами.
Следует вспомнить и сцену встречи Щербачовых с друзьями их семьи: «Я, конечно, если бы не яркий свет прожектора, то всем в глаза глядели бы теперь они прямо, честно и открыто. И тогда те люди, что их встречали, дружески улыбнулись им и тепло сказали: «Здравствуйте»».
Совершенно очевидно: так можно встречать не растратчика «народного достояния», а хорошего, честного, несправедливо осужденного человека, доказавшего свою невиновность.
Конечно, такой исход «дела» для 30-х годов невероятен, но не будем забывать, что Гайдар писал повесть для детей, которым в силу природы необходимо иметь убежище, где можно было бы укрыться от «торжествующей реальности».
Таким убежищем и стала «страна Гайдара», которая помогала в советское время и может помочь сегодня сохранить присущий детству оптимизм, святую веру в добро и справедливость.
Вместе с тем не следует забывать того, что Аркадий Гайдар рисковал своей жизнью, отдав «Судьбу барабанщика» в «Пионерскую правду», и того, что публикация повести всколыхнула общество, возродила надежду на торжество правды.
Продолжение следует.
