Доброго времени суток всем читателям блога!
Продолжаем рассказ об удивительной графине Юлии Самойловой.
Она скинула маску, желая быть такой, какая она есть — не притворяясь никем и не приспосабливаясь ни к чему. Эта гордая романтическая героиня, бросающая вызов толпе и
возвышающаяся над нею подобно величественной статуе. Что и говорить, Юлия Самойлова напрашивалась на романтический портрет всем своим незаурядным обликом, статью и даже прической по последней, дани романтизма, моде, «под маркизу де Севинье»
— длинные локоны с обеих сторон лица, ниспадающие на плечи. Но она и заслуживала такого портрет самой своей личностью и стилем поведения.
Таких, как она, «романтических женщин» было ничтожно мало — единицы, да много просто и не могло быть, но они были очень заметны и своему времени — 1830—1840-е годы — придавали неповторимую окраску.
Сильно, порой до разительности, отличаясь друг от друга, все они в той или иной мере выпадали из общепринятого, все были нарушительницами. Нарушительницей была и Юлия Самойлова, появившаяся на свет в 1803 году.
Обстоятельства сулили ей вполне безмятежное существование. Она была, так сказать, трижды графиней. По отцу она приходилась внучкой тому самому графу Петру Палену, который руководил заговором против Павла I, но сам в покои императора (убивать) не пошел.
По матери ее дедом был еще один граф — последний в роду Павел Скавронский, внучатый племянник Екатерины I (а бабушкой — Екатерина Энгельгардт, племянница Потемкина, чрезвычайно богатая женщина)
Третий граф, блестящий офицер лейб-гвардии Преображенского полка Николай Самойлов, стал ее мужем. Достойный брак с достойным человеком – но он стеснял ее и кончился скорым разводом.
Обретшая свободу и распаляемая «мятежным пламенем страстей», молодая красавица пустилась в самостоятельную жизнь.
Как истинно «романтическую женщину» ее обуревала жажда независимости и более всего независимости в сфере чувств, свободы распоряжаться своей душой и телом — может быть, самой главной свободы для женщины.
Ведь и Жорж Санд, отвоевавшая право содержать саму себя (а временами и мужчин), витийствовать в социалистических кружках, щеголять в мужском костюме, курить сигары и
держаться с мужской грубоватостью — даже она для полноты самоутверждения не смогла бы обойтись без множества сменявших друг друга сердечных увлечений. Независимостью Юлия Самойлова поспешила воспользоваться сполна.
Она устраивала званые вечера в своем имении Графская Славянка близ Павловска, где блистала среди поклонников, избирая счастливцев.
Верно, ей суждено было стать такой же «незаконной кометой» , как скандально знаменитая бесчисленными и быстротечными романами Аграфена Закревская — «Клеопатра Невы», «Медная
Венера», вдохновительница и наперсница Пушкина и Баратынского, еще одна на свой лад «романтическая женщина».
Однако вечера Юлии Самойловой, да и она сама с ее ничем не сдерживаемой самостоятельностью поведения и суждения вызывали сильное неудовольствие Николая I, и она предпочла упорхнуть за границу
— подальше от императора и от столичных сплетников. Пристанище графиня обрела в Италии. Она завела дворец в Милане, виллу на озере Комо и зажила «мимо всех условий света».
Не зря на шутливое замечание Жуковского по поводу того, что ее портрет висит рядом с изображением кающейся Магдалины, она с живостью ответила: «Магдалина — сейчас, кающаяся — потом! »
Жила она широко и щедро: кому-то помогала, кому-то покровительствовала, кого-то воспитывала, кого-то (многих) просто содержала. Деньги текли рекой, но у нее их было без счету.
На свои вечера она собирала множество гостей, и гостей неслучайных. Преобладали люди искусства — художники, артисты, музыканты, особенно композиторы — цвет итальянской музыки:
Беллини, Доницетти, Россини, Пачини, немного позднее она пригрела молодого Верди и способствовала постановке его первых опер в Ла-Скала.
Как всякая «романтическая женщина» она не могла не преклоняться перед Великим и Вечным Искусством и служить его жрецам, а некоторым из них — в особенности.
Жорж Санд на собственные заработки обихаживала возлюбленного Фредерика Шопена, а до того — Альфреда де Мюссе, не считая прочих дарований рангом поменьше.
Еще одна «романтическая женщина», графиня Мари д’Агу, пестовала Ференца (тогда его принято было называть Францем) Листа, отрешившись ради него от света и семьи и сохранив, правда,
привычку чувствовать себя хорошо лишь в платьях не дешевле, чем по тысяче франков. Свой Шопен (или Лист) отыскался и для Юлии Самойловой. Им стал Карл Брюллов
Но об этом — в следующий раз.