До последнего дня своей жизни Селин не переставал сетовать на несправедливость мира и людей. И надо сказать, оснований для этого у него было достаточно. До сих пор в Париже нет ни одной мемориальной доски, увековечивающей память писателя.
В то же время Селин был одним из очень и очень немногих французских писателей, романы которого стали выходить в самой престижной серии издательства «Галлимар» — «Плеяде». В настоящий момент в этой серии вышло все собрание его сочинений, что, фактически, означает официальное причисление его к сонму классиков.
И тем не менее. Селину, как никому другому во всей мировой литературе, удалось избежать сопутствующего подобному признанию опошления: он сумел найти в мире такую нишу, надежно укрывшую его творчество от выхолащивания, превращения в «общее место» культуры.
Правда, заплатить ему за это пришлось дорогой ценой. Отдавал ли он себе в этом отчет сам? Скорее всего, да. Однажды он, в свойственной ему манере, как бы вскользь заметил: «Критики меня не портят». И был прав!
Широко распространено мнение, в соответствии с которым творчество Селина принято делить на два этапа: поздний и ранний.
Причем период расцвета, как правило, связывается с ранним периодом его творчества. Временная граница, пришедшаяся на годы второй мировой войны и конца сороковых, отделяющая его ранние книги от поздних, действительно существует.
В то время как с оценочной частью этого суждения невозможно согласиться. Можно говорить об определенном стилистическом сдвиге, произошедшем в его позднем творчестве, о появлении в его последних книгах некоторых
новых тем, однако противопоставлять его поздние книги ранним, а тем более говорить о его творческой деградации способен только очень поверхностный читатель. Не следует забывать, что и свои первые книги Селин опубликовал уже в зрелом возрасте, когда ему было далеко за тридцать.
Кстати, это позднее вхождение в литературу роднит его с нашим соотечественником Василием Розановым, который тоже вошел в русскую литературу, когда ему было далеко за тридцать, имея за плечами богатый жизненный опыт.
Вообще, между обоими довольно много общего, хотя один в большей степени считал себя мыслителем и оперировал традиционными религиозными и философскими идиомами, а другой больше доверял живой стихии человеческой речи.
Действительно, концептуальных статей Селин написал буквально считанные единицы. Небольшое эссе «Меа culpa», написанное им после посещения Советского Союза, тем не менее, во многих отношениях показательно.
Лейтмотивом этого эссе является не столько разочарование в советской реальности, сколько куда более глобальное разочарование в человеке вообще, который, по мысли Селина, в любых условиях, вне зависимости от социального положения, которое он занимает, и политической системы, в которой он живет, остается существом не только слабым, но и опасным.
При всей видимой простоте этого обобщения, оно, по существу, подводит черту под великими «пессимистическими прозрениями» по поводу человека, характерными для таких мыслителей XIX века, как учитель и предшественник Василия Розанова Константин Леонтьев или Ницше — людей, во многом опередивших свое время.
«Подводит черту», ибо разочарование Селина в человеке носит более тотальный характер и лишено каких-либо ОТСЫЛОК к положительным идеалам, вроде христианства (у Леонтьева) или сверхчеловека (у Ницше).
Впрочем, сам Селин практически никогда вслух не говорил о своих философских пристрастиях. Исключение составил разве что посвященный детству и отношениям с родителями роман «Смерть в кредит» (1936), где явственно видны следы увлечения Селина Фрейдом, пик которого пришелся на период создания этого романа.
Творчество Селина, действительно, знаменует собой тотальное разочарование в человеке и человечестве. Он сам не устает напоминать об этом своим читателям, называя людей то «мистиками смерти, которых следует опасаться», а то и просто «тяжелыми и тупыми».
Однако было бы большой ошибкой свести весь пафос творчества Селина к чистому негативу. В этой связи, возвращаясь к сходству с Василием Розановым, можно вспомнить одно из посвященных тому западных
исследований, которое носит весьма характерное название «Юродивый в русской литературе». Во французской литературе, столь богатой всевозможными эксцентричными личностями, это место, на мой взгляд, должен был бы занять именно Селин.
«Посвящается животным» — это эпиграф к последнему роману Селина «Ригодон», который увидел свет уже после смерти автора.
Посвящение, сделанное рукой одного из самых «циничных» и «антигуманных» писателей XX века, кажется довольно неожиданным, но только для тех, кто знаком с его творчеством понаслышке. Животные всегда занимали в творчестве одно из центральных мест, впрочем, как и в жизни…
Продолжение следует.
