В эвакуации в Свердловске оказались чемпион Украины Болеславский, мастера Микенас, Сокольский, Петров, кандидаты в мастера Быстриков, Поляк, первокатегорник Полторанов. Возникла мысль организовать турнир. В марте 1942 года на этот турнир прибыл Вячеслав Рагозин. Он и победил, набрав 9 очков из 10. За ним с интервалом в 1,5 очка — Владимир Петров. Третьим был мастер спорта Алексей Сокольский (7).
А с 24 апреля по 16 мая под эгидой Всесоюзной шахматной секции прошел двухкруговой турнир, где впервые за военный период выступил и лидер советских шахматистов Михаил Ботвинник. Участвовали также Смыслов, Болеславский, Макогонов, Константинопольский, Кан и Загорянский.
Победил Ботвинник (10,5 из 14), вторым финишировал Макогонов (9), на очко опередивший Смыслова. Куйбышев в первые годы войны был по сути дела запасной столицей страны: сюда были эвакуированы многие предприятия и учреждения.
Партийное руководство области решило провести сильный шахматный турнир. Организатором назначили Якова Рохлина. Ему удалось собрать двух гроссмейстеров и 5 сильных мастеров: в турнире сыграли Смыслов, Лилиенталь, Болеславский, Алаторцев, Абрамов, Микенас, Сокольский.
Гроссмейстер Левенфиш по состоянию здоровья играть не мог, но выступил в роли арбитра. Победил 23-летний Исаак Болеславский (8,5 из 10), Смыслов отстал на очко. Болеславский победил и в следующем турнире, который состоялся в Куйбышеве в сентябре того же года.
Во время сражения за Кавказ в Тбилисском Доме Красной Армии состоялся турнир, в котором принял участие Сало Флор. Известно о турнире в Иванове в 1944 году, где победили Котов и Рагозин. Соревнования проходили в Омске, Красноярске, Новосибирске и других городах.
В ноябре 1942 года состоялся второй «военный» чемпионат Москвы. По сравнению с предыдущим число участников выросло вдвое. Играли в Октябрьском зале Дома союзов. В регламент была внесена поправка — контроль времени не 2 часа 30 минут, а 2 часа 15 минут на 40 ходов, что позволяло участникам добраться домой до «контрольного» часа пребывания на улице.
Вторым «военным» чемпионом Москвы стал Смыслов (12 из 15), на очко отстал Болеславский, 3-4 места разделили Лилиенталь и Котов, далее — Панов, Кан, Лисицын и Загорянский. Загорянский перевыполнил норму и стал первым шахматистом, получившим звание мастера в военное время.
В том же 1942 году в Москве проводился и турнир мастеров, где Игорь Бондаревский занял 1-е место. Состоялся смешанный турнир мастеров и первокатегорников, где 1-е место разделили Загорянский и Панов (12 из 15). В 1943 году проходил большой турнир в честь 25-летия Красной Армии — здесь успех сопутствовал Загорянскому и Рагозину.
Рагозина к тому времени перевели в Москву, где он служил адъютантом Синилова и при этом использовал все свои возможности, чтобы помочь коллегам-шахматистам. «У Рагозина, — рассказывал М.Ботвинник, — были талоны на обед в ресторан «Арагви». Обеды были скромные, но на второе полагалась мясная котлета».
Сразу же после прорыва блокадного кольца в апреле 1943 года было проведено шахматное первенство Ленинграда. По вызову в спорткомитет на игру явились 12 кандидатов в мастера и перворазрядников: старший матрос-минер П.Кондратьев, врач Скляров, военный хирург Шапиро, курсант Левин, старший лейтенант Сергеев, школьник Решко, артист Театра музкомедии Бессонов, младший лейтенант Мичурин, рядовые Соков, Несслер, Арефьев, В.Кондратьев.
Двое из них впоследствии стали известными мастерами — это 19-летний будущий заслуженный тренер РСФСР Павел Кондратьев и Решко, которому тогда едва исполнилось 15. Турнир продолжался почти два месяца. Часто игра прерывалась воздушной тревогой, но, когда участники попадали в цейтнот, об опасности никто не вспоминал.
Победителем стал кандидат в мастера Скляров. Второе и третье места поделили Несслер и Соков. Этот турнир стал последним выступлением замечательного мастера — в марте 1944 года Соков погиб в бою под Нарвой. По свидетельству Ботвинника, который называл Сокова гениальным шашистом, тот обладал необузданным характером, что и послужило причиной того, что из пожарной охраны он был отправлен в штрафной батальон.
Кондратьеву и Левину закончить турнир не удалось — их отозвали на фронт. К осени 1943 года часть эвакуированных вернулась в Москву. Возникла мысль о всесоюзном шахматном первенстве, но решили ограничиться чемпионатом Москвы.
Ботвинник еще оставался в эвакуации, и ему направили персональное приглашение. Так будущий чемпион мира в первый и в последний раз в своей жизни сыграл в первенстве столицы, продемонстрировав блестящую форму — на 2 очка обойдя прежнего «военного» чемпиона Москвы Смыслова.
Но Ботвинник играл вне конкурса, и официально чемпионом был признан Смыслов. Юный Юрий Авербах занял 6 место и получил звание мастера.
Чемпионат Москвы 1944 года (без Ботвинника) стал триумфальным для Смыслова (13 из 16): весь турнир он прошел без поражений, опередив Рагозина на 2 очка, Лилиенталя на 2,5, а Флора на 3,5. Турнир начался в декабре, а закончился в начале января 1945 года.
В свободные от игры дни участники выступали в военных госпиталях с сеансами одновременной игры. В декабре 1944 года был проведен чемпионат Армении, где 1-е место занял Калантар. В том же году состоялся чемпионат Грузии, там победил игравший вне конкурса Микенас.
После освобождения Латвии состоялся турнир, в котором 1-е место занял Керес. В Литве в 1945 году победил Микенас, в Молдавии — Носков. В Туркмении чемпионаты республики проводились ежегодно. В 1945 году Керес стал чемпионом Эстонии.
Трижды за годы войны разыгрывался чемпионат Ташкента, где в эвакуации находились Флор, Константинопольский, Чеховер, Тайманов, Кобленц, Копылов и Ратнер.
В Ленинградской 5-й партизанской бригаде, которой командовал Константин Дионисьевич Карицкий, в редкие спокойные минуты организовывались шахматные баталии, инициатором которых был военврач Василий Афанасьевич Белкин.
Шахматы из дерева он сделал сам. Принимал участие и комбриг, большой любитель игры. «Тот, кто полюбил в молодости шахматы, — рассказывал Белкин, — никогда не расстанется с ними, ни в какой обстановке. За шахматами я забывал боль, лежа в госпитале после тяжелого ранения».
С беседами и сеансами одновременной игры в госпиталях и воинских частях выступали многие ведущие шахматисты страны. Мастер Юдович рассказывал, что один такой сеанс, который проходил на Центральном московском аэродроме, был прерван — летный состав по тревоге подняли в воздух.
«Вы подождите, — обратился к сеансеру санинструктор, один из участников сеанса. — Они скоро вернутся». Через 10-15 минут самолеты действительно вернулись, и сеанс был продолжен.
В Орджоникидзе юный Давид Бронштейн проводил в госпиталях целые дни — не только играл, но и обучал раненых, устраивал турниры. А Василий Панов, который провел около 1500 бесед и сеансов одновременной игры, стал изобретателем новой идеи:
«Поначалу я применял обычную тактику: старался играть как можно лучше и выиграть все партии. Это мне удавалось, но вместо обычного гула одобрения, которым до войны встречался стопроцентный результат, наступало неловкое молчание.
Как-то пробираясь ощупью домой по неосвещенной улице после более чем «успешного» сеанса, я задумался: в чем дело? И внезапно меня осенило: задача мастера в его шефской шахматной работе — не щеголять силой, техникой и быстротой игры, а доставлять людям развлечение и радость.
Проще говоря, мастер должен не только выигрывать, но и проигрывать, так как именно выигрыш у мастера, да еще на глазах у товарищей может доставить рядовому шахматисту — будь он в военной форме или в больничном халате -удовольствие.
Но проигрывать нарочно грубой ошибкой было бы неумно и произвело бы обратный эффект. Теперь я н ачинал сеанс против 20-25 противников не торопясь, присматриваясь к личностям шахматистов, к их игре, выявляя наиболее умелых.
Из группы сильнейших я мысленно отбирал наиболее тяжелого и заслуживающего участия раненого, а если сеанс шел в воинской части — наиболее приглянувшегося мне обладателя орденов и медалей. В партии с ним я старательно создавал позиции, в которых при внешнем равенстве шансов партнер мог провести остроумную, эффектную комбинацию.
Если он не находил ее и плохим ходом разрушал мои старания, я снова, как терпеливый паук, восстанавливающий порванную паутину, создавал возможность другой красивой комбинации.
Когда я сдавался и торжественно поздравлял моего партнера с превосходной победой, слышалась восклицания, смех, шутки, вокруг счастливого победителя собирались раненые, он показывал им финальную комбинацию, они хвалили его, разбирали варианты атаки, хлопали по плечу.
Он сиял, забыв даже боль от раны. Не менее был доволен своим поражением и я, так как знал, что нашел секрет успеха».
Символично, что единственной шахматной книгой, изданной в годы войны, стала брошюра Алаторцева «Шахматы в госпитале» (1943), написанная в сотрудничестве с Романовским: тоненькую брошюрку издательство «Физкультура и спорт» выпустило небывалым для довоенной шахматной литературы тиражом: 20 тысяч.
Продолжение следует.
